Николай Михайлович Карамзин стал историографом, когда твердо уверовал, что пора «приучить россиян к уважению собственного прошлого».
С 1804 года на протяжении двенадцати лет Н.М. Карамзин жил в Остафьеве, лишь на зиму уезжая в город. «Остафьевским затворником» тогда называли его друзья. Здесь им написаны первые восемь томов «Истории государства Российского».
В судьбе историка Остафьево сыграло немаловажную роль. Однажды он признался другу Н.И. Кривцову в письме: «Остафьево достопамятно для моего сердца… там текли … едва ли не лучшие лета моего века, по- священные семейству, трудам и чувствам общего доброжелательства…».
Кроме того, когда в пожаре 1812 года погибли московские документы Карамзина, основная часть материалов, необходимых ему для работы, уцелела в имении князей Вяземских, хранимом Благим Провидением от бед и напастей.
Именно с этими восемью томами «Истории государства Российского» Н.М. Карамзин в сопровождении своего младшего друга и родственника П.А. Вяземского на исходе января 1816 года выехал в Петербург «испрашивать у царя разрешения» на «тиснение» своей книги. 16 марта 1816 года состоялась встреча Н.М. Карамзина с императором. После более чем часовой беседы он получил разрешение на издание «Истории…», шестьдесят тысяч рублей на издержки и орден святой Анны первой степени как одобрение своей исторической концепции.
С печатанием труда не все шло гладко. «История печатается весьма худо», – читаем мы в октябрьском 1816 года письме Карамзина к брату.
Чинили препоны «именем государя» бюрократы, требовавшие отправить «Историю…» «в цензуру», не хватало шрифтов, набор производился одновременно в трех типографиях, корректуру правки автор держал сам, с помощью жены Екатерины Андреевны… В мае 1817 года был готов первый том. Весной 1818-го восемь томов «Истории…» появились на книжных прилавках и моментально исчезли – три тысячи экземпляров разошлись в двадцать пять дней, и публика требовала дополнительно еще не менее шестисот экземпляров. Н.М. Карамзин в эти дни своего триумфа делился впечатлениями с близкими: «Это замечательно, наша публика почтила меня выше моего достоинства. Мне остается только быть благодарным и смиренным». «История государства Российского» вызвала огромный интерес у современников. «…Все, даже свет- ские женщины бросились читать историю своего Отечества, дотоле им неизвестную… Казалось, древняя Россия была найдена Карамзиным, как Америка – Коломбом…» – писал А.С. Пушкин.
Сразу же развернулась широкая полемика, отразившаяся в печати, а также сохранившаяся в рукописной литературе.
Горячий поклонник Карамзина, издатель князь П.И. Шаликов в 1818 году констатировал: « …Подобно быстрому потоку, вырвавшемуся из оплота, она («История…» – Н.С.) – можно сказать – разлилась в одно мгновение по всем кабинетам – ученым, светским и дамским… Она в руках у каждого… Но – увы! – не все очи озарены ею!..» «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина большинство современников историографа рассматривали с точки зрения политических идей, исторической концепции, языка и стиля, и лишь немногие — в единстве содержания и формы.
Не всем она нравилась.
Так М.Ф. Орлов, видный деятель тайных обществ, в письме из Киева к П.А. Вяземскому (от 4 мая 1818 г.) признавался: «Я читал Карамзина. Первый том мне не пришелся по сердцу… Зачем…он в классической книге своей не оказывает…пристрастия к Отечеству?.. Зачем ищет одну сухую истину преданий?..» А будущий автор декабристской конституции Н.М. Муравьев в 1818 г. публично оспорил основные положения, высказанные автором «Истории…» в предисловии.
Так если Н.М. Карамзин говорит: «История принадлежит царю», – то Н.М. Муравьев на это заявляет: «История принадлежит народам…» Если у Карамзина написано: «Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и государство не разрушалось…» – то у Н.М. Муравьева мы находим: «Конечно, несовершенство есть неразлучный товарищ всего земного, но история должна ли только мирить нас с несовершенством, должна ли погружать нас в нравственный сон? В том ли состоит гражданская добродетель…? Не мир, но брань вечная должна существовать между злом и благом…».
П.А. Катенин, поэт, переводчик, литературный критик, драматург, написал хлесткую эпиграмму на Карамзина (молва приписала ее А.С. Пушкину): В его истории изящность, простота Доказывают нам, без всякого пристрастья, Необходимость самовластья и прелести кнута.
Именно по этому поводу, как отмечал А.С. Пушкин в своих записках 1826 года, «молодые якобинцы негодовали».
Если М.Ф. Орлову, Н.М. Муравьеву, П.А. Катенину не нравились политические идеи «Истории…», то историческую концепцию Н.М. Карамзина подвергли критике его же товарищи по цеху М.Т. Каченовский и Н.С. Арцыбашев.
Н.С.Арцыбашев путем тщательного сопоставления «текстов» уличал прославленного историографа в неточном (т.е. не в буквальном, вплоть до орфографии) цитировании летописей. М.Т. Каченовский считал «Историю государства Российско- го» примером ненаучного подхода к историческим источникам и помещал в «Вестнике Европы» полемические заметки против ее автора. Некоторые современники негодовали по этому поводу. Так А.С. Пушкин писал о Каченовском: «Клеветник без дарований». Но сам Н.М. Карамзин не отвечал оппоненту неприязнью – напротив, он даже избрал его в члены Российской Академии и признавал его критику «весьма поучительной и добросовестной» (именно так говорилось в письме Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву).
Рассматривая же первые тома «Истории…» Н.М. Карамзина с точки зрения языка и стиля, все сходились на одном, – на том, что отмечал А.И. Тургенев в письме к брату еще в 1808 году, прослушав в Остафьеве первые неопубликованные главы «Истории»: «Я еще … на русском ничего подобного не читал… какой про- стой, но сильный и часто красноречивый слог! Он превзошел себя…» – и о чем писал В.А. Жуковский в письме к И.И. Дмитриеву 18 февраля 1816 г.: «…недавно провел я у него (Карамзина) самый приятный вечер. Он читал нам описание взятия Казани. Какое совершенство! …Какое сокровище для языка, для поэзии, не говорю уже о той деятельности, которая должна будет родиться в умах. Эту историю можно назвать воскрешением прошедших веков бытия нашего народа…» …В течение 1818 – 1829 гг., т.е. периода выхода в свет всех двенадцати томов «Истории», в отечественной периодике было помещено не менее 150 материалов, в той или иной степени и форме касавшихся обсуждения «Истории…». Критики спорили.
Публика с интересом читала творение Карамзина. Те и другие ждали продолжения.
Но Н.М. Карамзин, пока занимался изданием первых восьми томов, писал мало. «Занимаюсь единственно печатаньем», – признается он брату.
А вот что сообщает он своему другу И.И. Дмитриеву при посылке первого тома, еще пахнувшего типографской краской: «Буду ли продолжать Историю или нет, все равно, или почти все равно; могу написать более, но уже не могу написать лучше».
К счастью, у Карамзина достало сил завершить девятый том и написать еще три, стремительно набирая творческую высоту.
За изданные восемь томов своей «Истории» Н.М. Карамзин был награжден большой Екатерининской золотой медалью Академии. К этому событию было приурочено чтение 12 января 1820 г. в Торжественном собрании главы «О перемене Иоаннова царствования, о начале тиранства, о верности и геройстве россиян, терзаемых мучителем». Историограф, несмотря на недомогание, читал эту главу из нового – девятого – тома полтора часа, при стихнувшем зале, заполненном до отказа. «С начала Академии, говорят, не было такого многолюдного, блестящего собрания», – писал Карамзин Дмитриеву.
В начале июля была завершена глава о Ермаке, и на стол легли листы итоговых оценок времен Ивана Грозного. В августе и сентябре работа шла «мало и плохо», историк жаловался на состояние здоровья.
Только 10 декабря в письме А.Ф. Малиновскому сообщается: «Последняя глава девятого тома мною на- писана, на сих днях отдам в печать».
В январе 1821 года девятый том поступил в типографию. 25 января автор сообщил Малиновскому и Дмитриеву, что этот том уже печатается и «около мая выйдет».
Девятый том вызвал огромный общественный интерес. Выхода его ждали с нетерпением, он был раску- плен нарасхват. Современники отмечали, что улицы Петербурга опустели, ибо все углубились в царствование Ивана Грозного. Но реакция и на этот том была подчас диаметрально противоположной. Цесаревич Константин назвал его «вредной книгой», а автора – «лукавым питомцем мартинистов», в то время как известный государственный деятель, покровитель муз, знаток древностей граф С.П.Румянцев призывал автора стать вторым Тацитом, посрамить тиранов, обесчестивших Отечество, быть наставником царей.
С Тацитом сравнивали историографа и декабристы: теперь, как им казалось, он был их союзником в обличении ужасов дикого самовластья. «Молодые якобинцы», ранее упрекавшие Карамзина в приверженности к монархизму, по выходе девятого тома стали самыми горячими его поклонниками и повсюду разносили весть о новом замечательном его творении.
В январе 1821 года, сдав девятый том в типографию, Н.М. Карамзин приступил к непосредственной работе над текстом очередного – десятого, но работа опять шла с трудом. С января до конца марта им были написаны около тридцати страниц: внимание и время писателя тогда тратились на просмотр переводов «Истории…» во французском и немецком изданиях. Николай Михайлович в одном из писем с горечью признавался: «…с двух сторон терзают меня переводчики моей истории; труда много и вздору много, в том и другом переводе ошибки смешные». Вскоре поступило сообщение из Венеции еще и об итальянском переводе.
С августа 1821 г. до весны 1822 г. Н.М. Карамзин обдумывал главы о царе Борисе и одновременно окончательно отделывал текст о Федоре Иоанновиче. В работе, так же, как и прежде, историографу помогал директор Московского главного архива Коллегии иностранных дел А.Ф. Малиновский. «Без вашей дружеской милости не могу начать Годунова… Спешу к цели, ибо могу умереть или сделаться неспособным к работе, могут перемениться и обстоятельства, а не худо, чтобы вышли еще тома два моей «Истории»… ради дружбы, скорее шлите мне материалы», – писал ему Н.М. Карамзин.
Публичные чтения новых глав «Истории» являлись крупным общественным событием. 23 января 1823 года Александр Одоевский писал брату: «У нас в Петербурге было торжественное собрание в Российской академии. Карамзин читал отрывки из X тома … Истории и мастерски описал характер Годунова, его происки, его властолюбие. Изображение, может быть, красноречивейшее во всей нашей словесности».
Осенью 1823 года Николаю Михайловичу удалось завершить работу над одиннадцатым томом и передать в типографию для «тиснения». «Новые тома Истории уже печатаю за свой счет, – сообщал автор друзьям. – Всякий день хожу на поклон к журналисту и содержателю типографии Гречу – вот мой двор».
В течение декабря, января и февраля все время опять уходило на вычитку корректур и дописывание примечаний к XI тому. «Лучше писать, нежели печатать Историю в русской типографии», — сетует Н.М. Карамзин в первый день 1824 года, и только 5 марта испытывает удовлетворение: книги наконец-то напечатаны!
XII том Николай Михайлович на- чал весной 1825 г., рассчитывая им завершить весь труд. Он даже отклонил предложение Екатерины Андреевны выехать на отдых в Ревель (ныне Таллин), к морю, на купания. В октябре он завершил описание правления Шуйского, предстояло написать «еще главы три с обозрением до нашего времени». Для ускорения работы Николай Михайлович изменил привычную ее форму: он отказался от примечаний, которые составляли примерно одну треть каждого из предыдущих томов. Заветная цель была близка, но силы – на исходе…
После смерти императора и восстания на Сенатской площади Н.М. Карамзин не вышел из состояния духовного смятения. Историограф скончался 22 мая 1826 года. Послед- ний, XII том его труда издан был уже посмертно в типографии Греча усилиями Екатерины Андреевны и друзей семейства Карамзина.
Издавая в 1829 году этот том, друзья Карамзина проделали тщательную подготовку, представление о которой дает вступительная статья, написанная известным государственным деятелем, литератором, соратни- ком Н.М. Карамзина Д.Н. Блудовым.
После смерти Н.М. Карамзина даже бывшие его так называемые противники отдали ему полной мерой дань признательности и уважения.
Так М.Т. Каченовский в некрологе написал: «Отечество и словесность понесли утрату, которая будет чувствуема долго и сильно…» А в статье «История государства Российского». Том XII.» он же «без гнева и пристрастия» подводит такой итог: «… Карамзин не имеет себе равного на трудном поприще бытописания в нашем отечестве…» Мы знаем, как при жизни Н.М. Карамзина относился к его «Истории» П.Я. Чаадаев. Русский религиозный философ, участник войны 1812 года, он в своих «Философических письмах» выказывал критическое отношение к православию, самодержавию, крепостничеству и рисовал картину русской истории, резко полемичную по отношению к «Истории» Карамзина.
Но в его письме к А.И. Тургеневу от 1838 года читаем: «… Что касается … до Карамзина, то скажу тебе, что с каждым днем более и более научаюсь чтить его память. Какая была возвышенность в этой душе, какая теплота в этом сердце! Как здраво, как толково любил он свое отечество!..» Что же в таком случае говорить о тех, кто и при жизни считал его первым?..
П.А. Вяземский после смерти Н.М. Карамзина писал В.А. Жуковскому: «Чувство, которое имели к Карамзину живому, остается теперь без употребления: не к кому из земных приложить его. Любим, уважаем иных, но все нет той полноты чувства. Он был каким-то животворным, лучезарным средоточием круга нашего, всего отечества… Смерть друга, каков был Карамзин, каждому из нас уже есть само по себе бедствие, которое отзовется на всю жизнь…» В.А. Жуковский признавался: «Воспоминание о нем есть религия…» А.С. Пушкин, негодуя, как «холодны, глупы и низки» статьи, посвященные памяти Н.М. Карамзина, утверждал: «Историю русскую должно будет преподавать по Карамзину. История Государства Российского есть не только произведение велико- го писателя, но и подвиг честного человека».
Несмотря на то, что смерть историографа несколько примирила спорщиков, полемика между ними, первыми читателями «Истории», продолжалась еще около двадцати лет.
Во второй половине девятнадцатого века, когда литература уже настолько овладела наследием Н.М. Карамзина, что забыла, от кого оно ей досталось, отношение изменилось: Карамзиным в определенных литературных кругах стали пренебрегать, не принимать его всерьез, воспринимать как что-то безнадежно устаревшее и, в общем-то, не стоящее внимания (так К.С. Аксаков, выступая перед симбирским дворянством, подчеркнул в своей речи, что Н.М. Карамзин не был народным писателем, и что народ не знает Н.М. Карамзина).
Но в это самое время М.Н. Погодин, Н.В. Гоголь, И.А. Гончаров, Н.Н. Страхов, Я.К.Грот продолжали представлять читателям в своих работах Н.М. Карамзина как великого гражданина, чья деятельность имела всенародное значение, как благородного, смелого, чистой души русского писателя. Интерес читающей публики к произведениям Н.М. Карамзина не ослабевал с годами. «Историю государства Российского» до 1915 года переиздавали в России десятки раз.
Полное собрание сочинений в 13 то- мах вышло в Петербурге в издательстве «Копейка» в 1915 г. Оно стало последним дореволюционным изданием «Истории государства Российского» Н.М.Карамзина.
Правда, после революции ее замалчивали: она выходила лишь отдельными главами, как часть «Избранного», и то не слишком часто – в 1964, 1966, 1980, 1984 гг. «…Историк описывает деяния человеческие, те поступки людей, за которые они несут моральную ответственность…». Вероятно, в этом замечании современного исследователя русской литературы Ю.М. Лотмана дан ключ к пониманию отношения чиновников от советской исторической науки и литературы к Н.М. Карамзину и его «Истории…».
Лишь в 1988 – 1989 гг. Московское издательство «Книга» под наблюдением Д.С.Лихачева и С.О.Шмидта и Московское издательство «Наука» осуществили полное издание «Истории…» Н.М. Карамзина. В последние два десятилетия «История государства Российского» Н.М. Карамзина пользуется повышенным спросом у читателей.
В 1911 году граф С.Д. Шереметьев установил в Остафьеве памятник Н.М. Карамзину, который еще называют памятником Книге. На постаменте – отлитые из бронзы тома «Истории государства Российского», написанные здесь в 1804 – 1816 гг. уединившимся от мирской суеты «в тишине страстей мятежных» нашим «последним летописцем» и «первым историком» и спасшие Россию «от нашествия забвения».
Н.Т. СЕВОСТЬЯНОВА,
сотрудник Государственного музея-усадьбы «Остафьево» – «Русский Парнас»
